⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀к. в., м. и., м. к.,
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀д. к., д. д., а. п.,
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀а. м., м. х., д. ч.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀и всем-всем-всем

панки, квирня, молодые художницы, снегопады
последние и первый мелочный дождик, весна
худосочней местной дворняги, в синяках и с
пустой алюминиевой кружкой, но рады и такой;
студентики, нефорьё, вчерашняя школота, дерь-
мовый винчик, банка саморезов, напульсники
снова в моде; сосатели кошмарных леденцов,
меняю свою слюну нефтяную на вашу розовую,
на жвачные пузыри: бартеру — полный ход! пан-
ки, квирня, молодые художницы — здесь забито
место под очередную банальность о том, как мы
вынесем дверь из этой шарашки с ноги, или о том,
как нас всех заскамят как распоследних лохов,
отымеют, распнут, четвертуют, набьют толчёным
стеклом, сожгут, а пепел потом обоссут «свои же»,
высокоумники с голым лбом... и не плевать ли,
ну, честно, кому не насрать, панки, квирня, моло-
дые художницы? у нас весна, у падоса море разли-
ванное, они нас боятся, а нет — так им же хуже,
а может, не хуже... да что это я, в пизду; молодые
художницы, панки, квирня, у неба глазищи что у
той вайфу сезона, деревца стыдливо переминают-
ся, зе пурест оф мяумяус, как блорбо фром май шоус,
это ещё не воздух, но уже что-то похожее, это ещё
не жизнь, но что-то, что не стыдно записывать, это
ещё не мир — если по чесноку, нихуя не мир — но
что ж теперь, рот зашить и добровольно влезть
в сапоги? может, ещё не весна, но уже, может, уже
пиздец, но не полный, может, полный, а это значит —
скоро польётся через край... кип ит ап, панки, квир-
ня, молодые художницы, уан блю скай абов ас.

ночью звонит кореш и говорит
что всё
началось — обесточенный
город в
котором можно делать что
хочешь
слушать радио мёртвых мутить
food not

bombs или антифашистские зины

или прочие разные штуки последней весны практики полу

распада почему-то однако всё
быстро
надоедает бар закрывается
странные

люди вновь мимикрируют под — кажется это

называется тёмная тема

Эд впервые услышал Beatles и Rolling Stones,
Когда ему было 14, где-то в 77-м.
И закрутились бобины, и годы пошли, как поезд,
И струны натягивались колком.
В кружок электрогитары записался в дом пионеров,
Сам подбирал аккорды и ныл кое-как им вслед,
А у метро в стоячке за 15 копеек эклеров
Пару любил купить и тут же сжевать их Эд.

Эд научился петь и аккомпанировать в 79-м
И хрипло орал: «Light my fire!», у Ирки присев на диван,
А после попался с гитарой в лапы чужим ребятам.
Гитару сломали. Наши вторглись в Афганистан.
В то время, конечно, никто не использовал слова «вторглись»,
Тогда называлось это «ограниченный контингент».
В тот год продуктов хватало в целом с достатком в городе.
В восьмидесятом школу закончил Эд.

Эд отрастил себе хаер, утюг толкнул ему джинсы
(Пришлось зарабатывать грузчиком — пот протёк между строк).
Он познакомился с Сэнди, и тот ему дал Sex Pistols,
Сказавши при этом: «Лабух! Послушай-ка ты панк-рок».
А Сэнди в то лето за пьянку погнали из музучилища,
И чуваки решили вместе создать свой бэнд.
Туса попёрла, как танк, и небывалую силищу
Так и почуял до этого скромный Эд.

Эд раздобыл по наводке у старого гитарного мастера
Тяжёлый поддельный Fender с поддельной педалью Fuzz,
А Сэнди пробил им репточку в подвале ДК Автотранса.
Не просыпаясь, ворочался стареющий Советский Союз.
Группу назвали «ВИАtles», хотя какая там группа?
«Худсовет приглашает на сцену электрогитарный дуэт!»
Играть перед худсоветом было довольно тупо,
Но ради дела эмоции научился сдерживать Эд.

Эд познакомился с Кэт на сейшене в ДК Автотранса,
У Кэт были длинные волосы и косяки с травой,
Двинулись в Крым автостопом, их принимала трасса,
И мак на обочине красной покачивал головой.
В Гурзуфе на пляже ночью им встретились харьковчане,
Эда мочили ногами, аж вспыхивал в почках свет,
А Кэт оттащили во мрак, и как она там кричала,
Слушал, слушал, слушал и кровью плевался Эд.

Эд у хайрастых с неделю отлёживался в палатке.
«Герла-то твоя свалила… Совсем безмазовый лайф?
Хочешь вмазаться, бразер?» — спросил его кто-то как-то,
А если такая маза, то надо ловить свой кайф.
Прикольная группа Madness — на средних волнах рокешник,
Не задаёшь вопросов — не ждёшь никакой ответ.
Домой он вернулся подсевший, сразу же умер Брежнев,
Но смерти товарища Брежнева почти не заметил Эд.

Эда ломало, но мало, и ко второму снегу
Он отошёл от «чёрной» и стал как огурчик свеж,
Подстригся, с утра отжимался и даже увлёкся бегом,
Но как-то встретился с Сэнди, и тот ему дал The Clash.
Что эта музыка делала? Будто менялось тело!
Ты сам — звезда рок-н-ролла! Ты — музыкант и поэт!
Душа отрывалась, летела, а сердце скрипело, но пело!
Первую песню придумал в ту зябкую зиму Эд.

Эд снова встречался с Иркой, а Ирка запанковала:
Косуха-кожзам в заклёпках, подведённые чёрным глаза.
Иркина мама, учительница, крайне запаниковала.
«Не волнуйтесь, Елена Марковна, мы женимся», — Эд сказал.
На неформальной свадьбе все набухались адски,
Но не было даже драки, в трубу не стучал сосед.
А время было суровое, искусствоведы в штатском
Так и шныряли повсюду, но их не боялся Эд.

Эд и Сэнди сменили название своей группы
На «Чёрно-белую кошку» и дали подпольный концерт,
Поскольку в Советском Союзе отсутствовали ночные клубы,
Это было в какой-то школе, лишённой примечательных черт.
Народу набилась масса! «Ну, мы им сейчас устроим!» —
Сэнди глаза подкрасил, завернулся в клетчатый плед…
В тот год на Дальнем Востоке сбили корейский «Боинг»,
А у фарцовщика куртку купил из вельвета Эд.

Эд и Сэнди забили запись в студии ДК Автотранса,
Неделю писали все песни, сняв саунд у The Smiths и The Cure,
Альбом под названием «Крыша» получился довольно классный,
А Ирка, послушав, сказала: «Знаешь, я беременна, Мур».
(Были у них друг для друга прозвища: Мур и Детка,
Прохожие оборачивались, порой чертыхались им вслед.)
Минули девять месяцев, на свет появилась Светка,
И чувствовал просветление нерелигиозный Эд.

Эд встречался на Пушке с манагером подпольных концертов,
Тот шастал в клешах лиловых и бархатном пиджаке,
С ним пункер в косухе набыченный, представился просто Бертом,
Как стало известно впоследствии, Берт шлялся с ножом в сапоге.
Базарили ровно. А небо — чисто синее знамя…
Вдруг к ним подходят четверо, как близнецы средних лет:
«Граждане, что за сборище? Проследуйте вслед за нами!».
Так в первый раз за внешность задержан был модный Эд.

Эд, Манагер и Берт прошли в ближайшее отделение,
И там состоялся типичный воспитательный разговор.
«Вы же советская молодёжь! Ну, что за буржуазное поведение?» —
Спрашивал риторически пожилой, но бодрый майор.
Примерно через неделю в Москве потеплело резко.
Слухи ползли: в Афгане всё больше серьезных бед.
Утром из почтового ящика Ирка достала повестку:
С паспортом к военкому явиться был должен Эд.

Эд не желал идти в армию, желал быть звездой рок-н-ролла,
Пришёл к военкому в халате, везя на веревочке танк.
Того ли, как говорится, желали семья и школа?
Он закосил в дурдоме, как всякий нормальный панк,
А вышел оттуда снова, когда тополиным пухом
Засыпало древний город, как снегом в траве скелет.
С Иркой и Светкой и Сэнди, их самым лучшим другом,
На Гаую двинул стопом веселый и бодрый Эд.

Эд не заметил, как помер Андропов, а вслед — Черненко,
Сейшен за сейшеном — группа теперь их имела вес,
Ирка на бэк-вокале, у бабушки с дедушкой Светка,
А Сэнди выбрил башку и поставил себе ирокез.
Что-то пошло не так. Комсомольцы их больше не трогали,
Напротив — со всем уважением позвали на культурный совет.
И новый магнитоальбом в тот год, когда ебануло в Чернобыле,
Через студии звукозаписи продавать попробовал Эд.

Долго ли дело, коротко ли, но вот появились деньги,
А клип на их главную песню показала программа «Взгляд».
Прошлись по всему Союзу с гастролями Эд и Сэнди.
У кого-то война во Вьетнаме, у нас Тактабазарский отряд.
В 1990-м играли на стадионе,
Народу — тысяч под сорок, всё в качестве — звук и свет,
Но после концерта в номере Сэнди вдруг взял и помер.
Коньяк и пять пачек снотворного — узнал на следствии Эд.

Ирка сказала: «Слушай, ты нравишься мне по-прежнему,
Ты, в общем, парень хороший, хотя и долбишь коноплю,
И песни твои талантливы, и мы угорали бешено,
Прости, но признаюсь честно — я больше тебя не люблю».
А город, как жуткий корабль, плыл по великой Лете,
И август давил на плечи, и в голову лез всякий бред.
Потом была революция. «Убейте меня, убейте», —
Шептал никому в отчаянии на баррикадах Эд.

Их старые песни всё так же крутили по всем каналам,
Но новые не сочинялись. Чесался от кокса нос.
Оставшись один в квартире, Эд забухал сначала,
А после совсем поехал, поплыл и пошёл вразнос.
Однажды по пьяни в клубе схлестнулся с крутым бандосом,
Почувствовал нож у горла и вдруг засмеялся: «Берт!»
«Вот встреча так встреча, братишка!» — сказал бывший панк хриплым голосом.
Под утро на мотоцикле с Бертом умчался Эд.

Пылает заря над городом, летят ездоки беспечные,
Ревёт по-медвежьи двигатель, и жизнь свистит за спиной…
Не удержав управление, Берт вылетел вдруг на встречную,
И вспыхнули звезды яркие, и тут же сменились тьмой.
…Кому-то эта история покажется чушью редкой,
А кто-то с усмешкой скажет: «Да, лажанул поэт».
Но я от знакомых слышал, что рэп записала Светка,
И посвятила Эду свой первый сольный концерт.


Впервые опубликовано в журнале «Берлин.Берега» в 2020 году

Его свирепая молодость ещё в воздухе. Она цепляется
к его коже как запах убитого ребёнка, лучшего
из близнецов, поразительная память о котором
существует за пределами запертого темного ящика. Она
светит ему прямо глаза, делая слабым и старым.
Со вчерашней яростью, одетой во вчерашние шмотки,
он стоит на коленях у могилы друга, выкрикивая
Панк мёртв! Панк мёртв! Он рвёт
траву, сходя с ума от бессмысленных, оглушительных
риффов своей прежней мощи. Он так зол сейчас
на высокомерие телефонного оператора, на коробку
передач в своей восьмилетней «Импале», на то, что
слишком много знает о смерти. Он забыл, что это такое –
гордая пулеметная ненависть: диско, нацисты, папа.