Конец мира, мэшап и скриншот: поэтические тексты «Хлама» вне и внутри медиа
Анна Нуждина
KOBLOVE
Влад Гагин
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
KOBLOVE
Влад Гагин
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
текстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекстекст
12 позиция. «ДРАКОНОВСКАЯ СВЯЗКА».
В этой позиции каратэк и каратэйна могут проявлять оптимальные псиэнергетические феномены: левитировать, телепортироваться, действовать физически в нескольких телах одновременно, телекинезировать большие предметы. Полное слияние каратэкской тантра-пары до уровня монад делает их неподвластными земным силам и выводит в ранг Космических Богов.
Из монографии «Астральное каратэ» (входит в РИНЦ)
В 2010-е годы Кирилл Корчагин писал о том, что актуальная поэзия, в числе прочего, стремится преодолеть инерцию медиаполя, в которое неизбежно попадает, — например, инерцию ленты социальной сети. В современной медиалогии (например, в книгах Режи Дебре) есть представление о том, что прежнее деление информации, например на текстовую, графическую и визуальную, несколько устарело. Мы находимся внутри собственного «информационного пузыря», и информация в нем гомогенна — с точки зрения нашего восприятия, — а другие медиаполя мыслятся скорее как рекомендации в социальных сетях, подобранные для другого человека. Выходит, что поэтический текст затягивает в этот пузырь, и там он становится тождественен любой другой информации, однако и внутри самого этого текста информация из разных источников, разных модусов восприятия может смешиваться воедино. В противном случае текст не мыслился бы нами как текст — даже если в нем нет или почти нет букв, образующих слова, у нас все равно сохраняется понимание о нем как о единой информационной единице. Другой вопрос, что спайка не всегда происходит ровно. Третий вопрос — интермедиален наш текст или трансмедиален, то есть наличествует ли в нем все же главенствующий способ восприятия информации? Он больше текст или больше картинка? Это определяется не только процентным соотношением буквы и изображения, но и тем, читаем мы стихотворение или смотрим. Перед нами набранный текст или скриншот? Или наложение букв на картинку в графическом редакторе? Мы можем работать с текстуальной информацией и визуальными методами тоже.
Мы задаем себе эти вопросы (а вы их тоже себе задаете или речь идет о воображаемом «мы» как части моего внутреннего диалога — что, кстати, некоторые исследователи считают отдельным модусом речи?) исходя из того, что концепция «Хлама» подразумевает смешение разных медиа в одном тексте. Первый номер посвящен соприкосновению поэзии и музыки — и вот еще вопрос: как услышать что-либо, если ресурсы восприятия ограничены нашими глазами? Получается, мы, читатели, ограничены ресурсами воображаемого и воспроизводимого (возможно, одновременно с текстом, но не внутри, а поверх него). И еще: мы воображаем и воспроизводим только музыку в ее конвенциональном понимании или музыку звучащей речи тоже?
На примере конкретных подборок можно видеть разные способы работы со звучанием. Мария Землянова и Саша Глазков составили подборки-плейлисты, которые при этом функционируют по-разному: в «осеннем плейлисте» Земляновой треки обретают свое второе значение и становятся дорожками — дорожками памяти, воспроизводя которые можно реконструировать место осени как место памяти. На тексты Глазкова музыка скорее накладывается, играет фоном, становясь еще одним, наравне с текстом, источником смысла. При этом тексты Глазкова как раз не читаются, а смотрятся — и создается то самое гомогенное пространство, в котором все медиа важны для восприятия одинаково.
Смотрятся, а не читаются также тексты Яны Полевич, но в них вместо треков появляется музыка слов. Из речи выделяется чистый звук, становящийся музыкой: «сон это явление когда открываешь глаза и все / и-и-и-исчеза_» — звук прерывается так же резко, как и бытие. Кстати, это была неточная цитата (вы же ее прочитали). Растягивание букв, транскрипции выражений, перенос строки вместе с частью слова — все это нужно, чтобы речь, хотя бы мысленная, ненадолго стала менее тесной и звук, произносимый нами по мере чтения, перестал восприниматься как озвучивание текста.
У Кати Камушкиной и Дарии Солдо музыка становится частью сюжета. Ее звучание становится происходящим событием, которое наравне с другими событиями вызывает изменение состояния субъекта речи, синхронизированного с мелодией (Солдо), или приводит к концу времен, ломая парадигму реальности (Камушкина). Кстати, эсхатологические ожидания оказываются накрепко связаны с фактом воспроизведения музыки не только у Камушкиной, но и в подборке Ивана Белецкого:
мультиверсовый многоверстный Ленин придет
скол хэйп скол хойп
нэйп нэйп хоп
И наконец, музыка воплощает собой медиа, к которому принадлежит, то есть любое звучание в принципе. А любое звучание — это элемент мировосприятия субъекта поэтической речи, это еще один источник его рефлексии, которую мы видим в менее явно членимых на «музыку» и «не музыку» текстах Гагина и Коркунова. Звучание входит в пространство, в котором гомогенно уже не восприятие, а речь — и становится одной из равновеликих ассоциаций: «ты говоришь «россия», и мне хочется... дать пощечину? заплакать? включить бумбэп? больше никогда не заходить в музеи? лин хедженян? асмр?».
Я задала здесь много вопросов — и не дала ответы почти ни на какие из них. Потому что «Хлам», как и серьезный разговор о медиа в поэзии и поэзии в медиа, только начинается.
В этой позиции каратэк и каратэйна могут проявлять оптимальные псиэнергетические феномены: левитировать, телепортироваться, действовать физически в нескольких телах одновременно, телекинезировать большие предметы. Полное слияние каратэкской тантра-пары до уровня монад делает их неподвластными земным силам и выводит в ранг Космических Богов.
Из монографии «Астральное каратэ» (входит в РИНЦ)
В 2010-е годы Кирилл Корчагин писал о том, что актуальная поэзия, в числе прочего, стремится преодолеть инерцию медиаполя, в которое неизбежно попадает, — например, инерцию ленты социальной сети. В современной медиалогии (например, в книгах Режи Дебре) есть представление о том, что прежнее деление информации, например на текстовую, графическую и визуальную, несколько устарело. Мы находимся внутри собственного «информационного пузыря», и информация в нем гомогенна — с точки зрения нашего восприятия, — а другие медиаполя мыслятся скорее как рекомендации в социальных сетях, подобранные для другого человека. Выходит, что поэтический текст затягивает в этот пузырь, и там он становится тождественен любой другой информации, однако и внутри самого этого текста информация из разных источников, разных модусов восприятия может смешиваться воедино. В противном случае текст не мыслился бы нами как текст — даже если в нем нет или почти нет букв, образующих слова, у нас все равно сохраняется понимание о нем как о единой информационной единице. Другой вопрос, что спайка не всегда происходит ровно. Третий вопрос — интермедиален наш текст или трансмедиален, то есть наличествует ли в нем все же главенствующий способ восприятия информации? Он больше текст или больше картинка? Это определяется не только процентным соотношением буквы и изображения, но и тем, читаем мы стихотворение или смотрим. Перед нами набранный текст или скриншот? Или наложение букв на картинку в графическом редакторе? Мы можем работать с текстуальной информацией и визуальными методами тоже.
Мы задаем себе эти вопросы (а вы их тоже себе задаете или речь идет о воображаемом «мы» как части моего внутреннего диалога — что, кстати, некоторые исследователи считают отдельным модусом речи?) исходя из того, что концепция «Хлама» подразумевает смешение разных медиа в одном тексте. Первый номер посвящен соприкосновению поэзии и музыки — и вот еще вопрос: как услышать что-либо, если ресурсы восприятия ограничены нашими глазами? Получается, мы, читатели, ограничены ресурсами воображаемого и воспроизводимого (возможно, одновременно с текстом, но не внутри, а поверх него). И еще: мы воображаем и воспроизводим только музыку в ее конвенциональном понимании или музыку звучащей речи тоже?
На примере конкретных подборок можно видеть разные способы работы со звучанием. Мария Землянова и Саша Глазков составили подборки-плейлисты, которые при этом функционируют по-разному: в «осеннем плейлисте» Земляновой треки обретают свое второе значение и становятся дорожками — дорожками памяти, воспроизводя которые можно реконструировать место осени как место памяти. На тексты Глазкова музыка скорее накладывается, играет фоном, становясь еще одним, наравне с текстом, источником смысла. При этом тексты Глазкова как раз не читаются, а смотрятся — и создается то самое гомогенное пространство, в котором все медиа важны для восприятия одинаково.
Смотрятся, а не читаются также тексты Яны Полевич, но в них вместо треков появляется музыка слов. Из речи выделяется чистый звук, становящийся музыкой: «сон это явление когда открываешь глаза и все / и-и-и-исчеза_» — звук прерывается так же резко, как и бытие. Кстати, это была неточная цитата (вы же ее прочитали). Растягивание букв, транскрипции выражений, перенос строки вместе с частью слова — все это нужно, чтобы речь, хотя бы мысленная, ненадолго стала менее тесной и звук, произносимый нами по мере чтения, перестал восприниматься как озвучивание текста.
У Кати Камушкиной и Дарии Солдо музыка становится частью сюжета. Ее звучание становится происходящим событием, которое наравне с другими событиями вызывает изменение состояния субъекта речи, синхронизированного с мелодией (Солдо), или приводит к концу времен, ломая парадигму реальности (Камушкина). Кстати, эсхатологические ожидания оказываются накрепко связаны с фактом воспроизведения музыки не только у Камушкиной, но и в подборке Ивана Белецкого:
мультиверсовый многоверстный Ленин придет
скол хэйп скол хойп
нэйп нэйп хоп
И наконец, музыка воплощает собой медиа, к которому принадлежит, то есть любое звучание в принципе. А любое звучание — это элемент мировосприятия субъекта поэтической речи, это еще один источник его рефлексии, которую мы видим в менее явно членимых на «музыку» и «не музыку» текстах Гагина и Коркунова. Звучание входит в пространство, в котором гомогенно уже не восприятие, а речь — и становится одной из равновеликих ассоциаций: «ты говоришь «россия», и мне хочется... дать пощечину? заплакать? включить бумбэп? больше никогда не заходить в музеи? лин хедженян? асмр?».
Я задала здесь много вопросов — и не дала ответы почти ни на какие из них. Потому что «Хлам», как и серьезный разговор о медиа в поэзии и поэзии в медиа, только начинается.
Филолог, литературный критик, редакторка «Метажурнала». Живет в Москве, учится в НИУ ВШЭ.
АННА НУЖДИНА